Вероника Ширвани-Джансевер специально для Zdesvse.com

Вероника Джансевер: Нужно помочь человеку сразу – на первой сессии


Беседовала Анастасия Козлова, Стамбул

Работа над этим интервью шла очень долго… Слишком много вопросов к психологу – это раз, к женщине, которая смогла круто поменять свою жизнь, приехать в Турцию будучи совершенно одна, найти здесь себя, любовь – это два, к специалисту, сумевшему состояться в новой профессии за границей – это точно три.
Поэтому добро пожаловать в стамбульский офис Вероники Джансевер – в этой первой части будем пить зеленый чай, решаться начинать новый путь, учиться выбирать «своего» психолога.

 


Вероника Ширвани-Джансевер
Профессиональный психолог, психодрама-терапевт, один из опытнейших русскоговорящих специалистов в Турции.
Вероника родилась в Башкирии, окончила Педагогический институт, в зрелом возрасте МГППУ (Московский городской психолого-педагогический университет). Постдипломное образование получила в Турции  восьмилетнее обучение в Международном институте психодрамы İPİ имени Зерки Морено (İstanbul Psikodrama İnstitüsü), трехлетнее обучение в Стамбульском университете в центре Роршаха (Французский психоанализ и проективные методы психодиагностики).
Кроме того, имеет сертификаты по сказка-терапии, песочной терапии, нейропсихологической диагностике детей и взрослых, детской психодраме. 
Любимые хобби: валяние, вязание, прядение, ткачество турецких ковров, создание украшений из натуральных камней и серебра, натуральное крашение шелка и шерсти. В Стамбуле с 1996 года.

 

– Вероника, допустим, я пришла к вам, чтобы избавиться от аэрофобии. Прошу вас помочь, очень боюсь летать. Как в этот момент видите меня вы, профессиональный психотерапевт, для чего я к вам пришла?
– Знаете, клиент чаще всего приносит мне свой миф, у него есть какие-то трудности и свое объяснение этих трудностей. Я слышу: у меня вот такая ситуация, потому что… И обычно это спутанные причинно-следственные связи, он придумал так в своей голове и принес это мне. Если работать лишь с заявленным симптомом и снимать его, он перейдет на другую сферу жизни. Это как лечить кашель у больного ковидом. Мы начинаем раскручивать эти симптомы, распаковываем их, смотрим, что за ними прячется. И в результате, мы вместе даем имя этой ситуации, психологическое имя. И вот когда человек осознал, что стоит за его симптомом, он получает реальный контроль в свои руки. А затем  я начинаю «проработку», используя различные терапевтические методики.

– Например, какие?
– Например, песочную терапию, где мы играем, расслабляемся, отключаем мозг и раскрываем сердце. Или виньетку психодрамы, когда я вхожу в роль его близких, помогаю расширить его видение этой жизни на 360 градусов. Подход ко всем разный. Человек пришел ко мне с зауженным сознанием, он зациклен на себе и своих чувствах, не видит, что вокруг него происходит. А мы поднимаемся на высоту птичьего полета и можем посмотреть на эту жизнь со стороны.
Я не сторонник давать готовые ответы или советы. Я точно знаю, что советам никто не следует – исцеление наступает через осознание. Моя задача помочь человеку осознать то, что было неосознанно, чтобы у него у самого произошел этот инсайт. Это прочней!
 

 «При этом я не любитель растягивать терапию надолго, мне нужно помочь человеку сразу, на первой встрече, вдруг на второй сеанс он не сможет прийти».


– Как вы видите высшую цель терапии, вашей работы с человеком? В чем она?
– Сделать так, чтобы у человека появились «ключи», чтобы ему стало легче жить, работать и, конечно, научить его играть.
Я учу людей играть, особенно взрослых. У меня здесь (в офисе – прим.ред.) очень много игр для всей семьи. Ко мне часто приводят детей. Мы начинаем играть все вместе, я наблюдаю – и понимаю, что родители и ребенок не умеют играть вместе, понимаю, что тут не с ребенком надо работать, а с родителями, это они пока не созрели. Обычно ребенок является идентифицированным клиентом, а работать нужно со всей семьей. 

– Психологов сейчас очень много. Как найти «своего», с меньшими потерями времени?
– Вы правы, путь может быть долгим, но для начала лучше познакомиться с выбранным психологом заочно. Почитать его статьи, научные работы (у нормального психолога они всегда есть), полистать его сайт, соцсети, посмотреть, как он общается, услышать его голос на видео, послушать отзывы знакомых.

Потом надо понимать, что психолог не гуру, он не будет советовать, не будет заставлять что-то делать, не будет учить жизни. Он поможет осознать и назвать вещи своими именами – и это уже многое, это уже важные шаги в сторону глубинного понимания себя. Вторым этапом будет проработка этой ситуации, итогом которой станет принятие своего несовершенства, понимание своих мотивов, бессознательных влечений, патогенных убеждений, прощение близких и родных. Вы почувствуете, хотите ли вы продолжать с этим специалистом, или вам нужны какие-то другие энергии, другие терапии. Меняется ли ваше восприятие уже сейчас, или что-то не то происходит. Но даже к этим первым шагам поиска своего психолога нужно отнестись серьезно.

– А еще ведь ваша профессия сильно помолодела. Важен ли возраст психолога?
– Понимаю, о чем вы. Отвечу так: я – за разнообразие, за взаимообмен в этом мире и в этой профессии. Где-то сработает, обнимет вас и согреет жизненный опыт, спокойная мудрость, внутренняя гармония и эмпатия зрелого психолога. А где-то сработает бешеная энергия, это безудержное стремление быть очень полезным, нужным, креативность молодого, но пока еще не опытного специалиста. Опирайтесь на свои ощущения, проверяйте свое состояние – если оно улучшается, если вас с каждым днем легче и понятней жить, значит вы нашли своего специалиста.




– Но, как я понимаю, дать имя проблеме – это и есть самое сложное, и часто именно из-за неверного определения этой «занозы» и происходят в дальнейшем сложности, назначается неверная терапия, теряется время. Как вы это решаете?
– Глубинная диагностика – это уже 50 процентов успешной работы психолога. Я, например, пользуюсь только проективными методами, потому что они дают самую верную информацию: это и тест Роршаха, и ТАТ, и Сонди. И вы знаете, это, конечно, азарт, это безумно интересно – порой волосы дыбом встают, когда ты находишь что-то, что скрыто так глубоко. Ты как следопыт, идешь по ответам, следишь за взглядом, мимикой, и находишь именно то ядро невроза – центральный динамический конфликт, который мешает  человеку проживать его жизнь. Это искусство.
 

«Когда я вижу, как человек критикует другого или просто обливает грязью, я могу представить, как он может быть жесток к самому себе, и как к нему были жестоки люди в детстве. Ведь корни невроза на пороге родительского дома. А за враждебностью чаще всего прячется душевная боль».


– Наверняка, терапия не проходит для вас бесследно… Что вы чувствуете после своих сессий, особенно после тяжелых, сложных, и как потом сбрасываете это и восстанавливаетесь?
– Не все, но есть сессии, после которых меня колотит, в прямом смысле слова. Нужно чем-то восполниться - покоем, может что-то съесть или что-то выпить, что-то теплое, вкусное, послушать музыку. Были и сессии, после которых мне хотелось идти в баню и отмываться-отмываться, страшные, чудовищные откровения могу услышать, после которых надо как-то жить дальше.

«Иногда мне снятся сны, где я понимаю, что этот сон, где я веду себя абсолютно мне несвойственно, он не про меня, он про моего пациента, и в этой роли он мучается, а я проживая его роль во сне практически «вживую» все это ощущаю на своей шкуре. Тот же фейерверк, тот же коктейль чувств и переживаний. Это подарок свыше, та же эмпатия, только намного глубже – от «живота», а не от головы».

А что в вашей профессии вас зажигает и вдохновляет, помимо таких индивидуальных «разведывательных» сессий? Есть какие-то еще жанры, форматы работы?
– Да, есть кое-что особенное… Наши групповые занятия – психодрама-терапия. Это волшебство! Это такие чувства. И это передается мне! После хорошей слаженной работы в групповой психодраме все себя чувствуют на подъеме. Люди расходятся изменившимися, немножечко другими. Интересно, как меняются настроения и запросы людей от сессии к сессии – там поразительный прогресс. Моя задача – внести позитивные изменения в жизнь человека – в формате психодрамы реализуется максимально естественно, быстро и не ограничивается одним человеком. Очень люблю и скучаю по группе!




 

– Вероника, как вы пришли в профессию? Было ли это оттого, что вам необходимо было что-то «починить» в своей жизни? Или это было желание освоить новую профессию?
–  Скорее первое, да. Вы знаете, в основном все мы идем на психфак для того (и это бессознательное желание), чтобы поменять своих родителей, свое детство. Доказать родителям, что «вы неправильно ко мне относились, я была не такой, я была лучше». Но потом, когда мы созреваем, переживая свою обязательную депрессию третьего курса, «вырастаем» после обучения, проходим обязательную терапию, само собой мы уже прощаем и принимаем родителей такими, какие они есть.

Мне было лет 12, я пришла в библиотеку и сказала: «Дайте мне книгу про отношения между людьми». В ответ получила: «Иди, не морочь мне голову, приходи с названием книги». Мне это было интересно уже тогда. Но, к сожалению, никто меня не подтолкнул, не направил.

– Сегодня вы можете сказать, что вы проработали те свои детские истории?
–  (Улыбается.) Думаю, да. Хотя, знаете, даже сейчас иногда могут всплывать какие-то истории из детства. Поделюсь личным, это может кому-то помочь. Раз в год я участвую в профессиональной группе психодрамы. В нашем «преподавательском» кругу мы разбираем свои реальные запросы. Лет пять назад образовалась такая встреча, и я сформулировала свой запрос, который меня вдруг начал «заботить»: «Как много «понаехало» новых психологов в Стамбул, без дипломов, без знания турецкого, без опыта, без гражданства. Я девять лет была тут единственным дипломированным специалистом, а тут они едят мой хлеб». (Смеется.)

Группа тогда выбрала какую-то другую тему, про деньги, кажется, но пока мы ее прорабатывали, помню мне пришло понимание! В психологии есть имя этому чувству: сиблинговая ревность –  ревность к младшему брату или сестре. Я ведь как формулировала – «девять лет я была тут единственным психологом…» Ровно девять лет у нас разница с моим родным братом, и когда-то в детстве я пережила то же самое чувство, когда вдруг в нашу семью «пришел» кто-то, и я уже перестала быть единственной у своих родителей.

Эти новые коллеги – это мои «сестры и братья», ну, как я могу против них выступать – что я, директор Стамбула? (смеется). Конечно, когда непрофессионализм причиняет реальный вред людям, это меня задевает, но в остальном – все имеют право на развитие и работу. Проработали.

«Во мне так много всего намешано… По папиной линии бакинская семья академиков. Мой дед  Юсуф Зия Ширвани, известный в Баку филолог, декан Университета восточных языков, бабушка  врач скорой помощи. По маминой линии – все жители деревни, крестьяне от сохи. И одна моя часть всегда тянулась к науке, книгам,  исследованиям, а другая – к фольклору, ремеслам и рукоделию. Собственно, мой офис сегодня – прямое тому доказательство. Здесь я ковер тку, тут вяжу кашемировый свитер на вязальной машине, а здесь работаю с кейсами и протоколами, пишу свою книгу». 



 

– Вам пришлось круто поменять свою жизнь: переехать одной в Стамбул, начать здесь жизнь с чистого листа, освоить новую профессию, да еще и «стать своей» в профессиональном сообществе. Расскажите вкратце эту главу, в которой все с нуля…
– Вкратце очень сложно, но я могу сказать, что я всегда мечтала изучать психологию. Оказавшись впервые в Стамбуле, я попала в очень интересную компанию турок-буддистов, классные ребята. И медитируют они, и суфизмом увлекаются, и креативные, и активные. В те времена, это начало 2000-х, я поработала здесь и гидом, и риэлтором, но всегда ощущала какой-то нездоровый трепет к студенческой жизни, хотелось вновь отучиться в каком-нибудь крутом вузе, общаться с профессорами, людьми науки. Так и получилось: даже когда тебе за 30, когда налажена семейная жизнь, когда все спокойно и тепло, можно ухватиться за безумную мечту и поменять течение реки.

– Как турецкий муж встретил ваше желание снова учиться, да еще и на психолога, да еще и не в Турции, а в России?
– А как вы думаете? (улыбается). Он, конечно, не хотел, чтобы я ездила в Москву и «оставляла его одного». Но мы пережили это расхождение, когда он понял, что это не просто прихоть. Я продала свою машину и направила все деньги на свое обучение. Успешно окончила Московский городской психолого-педагогический университет.  

– Сегодня он понимает, что это было правильное решение?
– Что вы! Сейчас он говорит, что не было такого, что он всегда был только за мою учебу (смеется). Моему супругу все больше нравится разговаривать на психологические темы, хотя раньше он, как и все турецкие мужчины его поколения, был довольно «закрытым» к темам детства, чувств, переживаний. Сегодня он гордится своим вкладом в мое профессиональное становление и я благодарна ему за его поддержку. 

- Есть ли у вас «маяк» или кредо, которому вы следуете в профессии?
– Да! Это слова грузинского философа Мераба Константиновича Мамардашвили: «Мы живы в той степени, в которой оживляем других»...

 

…У этой истории еще много вопросов, и абсолютно точно будет продолжение. В нем мы поговорим об особом направлении, над которым Вероника работает не один год – психологические особенности русско-турецких семей. На эту тему она писала дипломную работу, эта тема стала лейтмотивом ее книги, которая выйдет совсем скоро… 

В следующем нашем интервью мы заглянем и в эту сферу – там точно есть что требует распаковки…