Рустам Рахмедов специально для ZdesVse.com
Беседовала Евгения Перфильева, Анкара
С дирижером и пианистом Рустамом Рахмедовым мы познакомились на одном из музыкальных фестивалей Анкары. Он дал мне свою визитку, которая показалась мне настолько «пижонской», что по приезду домой я не могла не посмотреть в интернете, кто это. А посмотрев, поняла, что будет интервью. С тех пор прошел почти год, и я пишу эти строки, радуясь тому, что наш разговор случился значительно позже первого знакомства, и за это время я успела не только увидеть Рахмедова на разных сценах, за разными инструментами, на дирижерском подиуме, но и подружиться. Теперь понимаю: визитка имела право быть таковой.
– Ты и музыка могли не встретиться?
– Не могли: я вырос в семье музыкантов. Родители – ведущие солисты оперного театра в Туркмении, папа – баритон, мама – сопрано. Создав семью, они воспитывали нас с сестрой (Нязик Рахмедова, артистка Билькентского симфонического оркестра – прим. автора) за кулисами театра. В четыре года у меня была первая маленькая, но настоящая сцена в опере «Мадам Баттерфляй» Пуччини. Мне нужно было играть ребенка Чио-Чио-Сан, с которым она прощается перед смертью. Поэтому то, что я пошел в музыкальную школу, было очень естественно. В качестве инструмента выбрали фортепиано. У мамы была мечта: я аккомпанирую, она поет. Мечта сбылась.
– Когда появилась уверенность, что музыка станет твоей профессией?
– Переломный момент произошел в старшем подростковом возрасте, когда стало понятно, что я буду поступать в музыкальное училище и другую профессию уже не выберу. Это совпало с усилением политики национальной идентичности в стране, когда по сути была запрещена классическая музыка. Родители потеряли работу, и, возможно, именно это сделало меня намного упрямее и усерднее, определило. В тот момент число учебных заведений было сокращено, тем не менее, мне удалось продолжать музыкальное образование.
– Несмотря на сложную ситуацию с классической музыкой, ты продолжил образование и стал одним из лучших выпускников консерватории…
– Парадокс в том, что мне не с кем было себя сравнить. Я знал, что я могу, что умею, но я не знал, как играют в мире. У нас не было возможности посмотреть видеозаписи выступлений других музыкантов. Да, я хорошо играл по меркам нашей консерватории, но я не мог определить свой уровень. После выпуска я некоторое время работал на родине, но было понятно, что если я хочу развиваться как пианист, мне нужно идти дальше. В тот момент в Билькентском университете в Анкаре учился мой друг, который посоветовал мне приехать и попробовать поступить в аспирантуру. Я приехал, но в тот год аспирантура была закрыта, а вместо нее мне сразу предложили работу.
– Значит, уровень был далеко не плох?
– Значит, да. У меня было чувство полной эйфории: большой успешный оркестр, с которым сотрудничают лучшие музыканты Турции и других стран, возможность не только работать, но и учиться у них, и, главное, взаимодействовие с миром, обмен опытом, и, разумеется, возможность играть ту музыку, которую я люблю и умею.
Билькентский симфонический оркестр был основан в 1993 году при Билькентском университете (Анкара). В оркестре играют многие преподаватели Факультета музыки и исполнительского искусства, а также приглашенные музыканты из Турции и 12 стран. Активная гастрольная деятельность оркестра и интересные творческие коллаборации выводят его на особенное место в Турции.
– Спустя время ты вышел за пределы сотрудничества только с Билькентским оркестром, и теперь тебя можно увидеть на разных сценах Турции и не только.
– Да, уже в первый год после переезда я получил одно из самых интересных и ценных для меня приглашений. Оно остается таким до сих пор: это работа в музыкальном центре для одаренных музыкантов Keshet Eilon (Израиль). Я преподаю там четвертый год, и это место удивительно тем, что оно объединяет лучших музыкантов мира, которые встречаются именно там, а не гоняются друг за другом по всему миру. Помимо этого я принимаю участие в концертах, организованных как в Турции, так и за рубежом, они проходят регулярно, поэтому можно сказать, что я расширил свои горизонты и продолжаю над этим работать.
– Сегодня ты известен не только как пианист, но и дирижер. И дирижируешь в Турции и в других странах (буквально на днях музыкант вернулся из поездки на Балканы – примечание автора). Откуда вообще появилось желание управлять оркестром?
– Знаешь, я никогда не был ребенком, который хватается за палочку и делает вид, что дирижирует. Мне это не было интересно. Но в какой-то момент я понял, что слышу больше оттенков, больше нюансов, и я знаю, как это передать оркестру, слушателям. С этого желания и начался мой путь дирижера. Помню первый концерт, он прошел как в тумане: эйфория, драйв, мимо нот, но весело, всем понравилось. Останавливаться не захотелось. Сегодня я пишу диссертацию в области дирижерского искусства и продолжаю учиться. И думаю, что этому будет посвящена вся моя жизнь (музыканту в момент интервью 31 год, - примечание автора), потому как состояться как дирижеру в раннем возрасте практически невозможно, для этого нужно быть гением.
– Быть дирижером оркестра – сложная, штучная профессия. Не могу не спросить, не страшно ли ступать на этот путь?
– Я скажу больше: в музыкальном мире бытует мнение, что профессия дирижера – самая несчастная. Потому что реальность и ожидание никогда не совпадают: ты слышишь произведение у себя в голове, но передать все это звучание оркестру практически невозможно, каким бы профессиональным и сыгранным он не был. А еще быть дирижером – это читать, читать, читать, а потом думать и анализировать. Помимо этого есть миллион нюансов: отношения с оркестром, выбор произведения, не говоря о том, что вставая на подиум у тебя нет возможности сделать ни единого лишнего жеста, ведь даже поворот кисти руки на несколько градусов выше или ниже породят абсолютно другой звук.
- Я наблюдала за тем, как ты дирижируешь. Кажется, что твоя «фишка» – это максимальный контакт с каждым участником оркестра. Ты кажешься довольно мягким.
– Могу быть разным. Говорят, что для того чтобы оркестр воспринял тебя как лидера, как человека, которому можно доверять – у тебя есть всего несколько секунд. Это те секунды, пока ты идешь к подиуму. И уже тут понятно, кто ты и что собой представляешь. В общем, профессия действительно не самая «благодарная». В музыкальной среде даже шутка есть о том, что лучший дирижер – это мертвый дирижер. Утрированно, жестоко, но что-то в этом есть.
– Мне довелось слушать, как ты играешь не только классические произведения, но и джаз, и, надо признать, делаешь это великолепно. Как ты пришел к этой музыке?
– Еще в юности я услышал джаз, и, разумеется, спросил у своего папы, оперного певца, что это за музыка. Папа тогда дал мне очень забавный ответ: «Джаз – это музыка, которую хорошо слушать за бокалом виски…». Позже я, конечно, понял, что это не так. Озарение было, когда мы по учебной программе дошли до Гершвина. И тут я понял: «Вот оно! Та самая музыка!», и я начал сам пытаться копировать, делал это на слух, и однажды даже попросился поиграть с, кажется, единственным джазовым коллективом, который существовал тогда в Ашхабаде. Сначала меня не взяли, потом все-таки сказали «да»… и я как-то, но сыграл. Потом уже стал понимать, как это работает, что нужно делать. Прошло немало лет, я много занимался самообразованием, прежде всего. Сейчас я регулярно играю на разных площадках и рад, что это нравится людям, в том числе ценителям джаза, и они приходят меня слушать.
– Помимо выступлений ты плотно занимаешься преподаванием. Что для тебя означает эта сфера?
– Моя главная задача как педагога – научить музыканта прежде всего думать, а уже потом играть. Думать, чувствовать, разбирать произведение, быть самостоятельным, когда меня или другого педагога не будет рядом. Я часто прибегаю к цветовым ассоциациям, говорю, что этот звук «более холодный», а этот – «теплый», могу даже видеть ноты в цвете. Мне хочется, чтобы и мои ученики слышали такие нюансы, которые мне самому открываются во время занятий музыкой.
– Вернемся к самому началу. Ты и музыка не могли не встретиться. Так что она для тебя?
– Возможность заставить замолчать разум и услышать свою душу. Почувствовать себя свободным от логики, проблем, кучи мыслей и дел, лишнего шума. Когда нет эго, тогда нет ничего, кроме этой чистой энергии. Я ее нахожу в музыке, а она находит меня. Век музыканта – короткий: микротравмы кистей рук, перенапряжение. Это заставляет меня каждый раз играть как в последний раз, потому что я на самом деле не знаю, как из концертов станет последним и выйду ли я еще на сцену. Поэтому мне даже не так важно, если зал будет неполным. Я каждый раз играю с полной самоотдачей.
– Тогда последний вопрос. Что для тебя успех?
– Мерило успеха для меня – то, как мало времени на себя у меня есть. Чем больше я востребован, чем больше играю, выступаю, езжу, тем я счастливее. Не представляю себе день, когда я просыпаюсь в три часа после полудня и не знаю, чем себя занять. Сейчас я мало сплю, но потому, что я играю, живу этим и получаю заряд именно от этого.
/Анкара, февраль 2020/
© Zdesvse.com
Стать специалистом Zdesvse.com
.png)